Понять, как устроен этот запутанный древний город - или огромный базар? - не просто. Но Марракеш того стоит

Есть места, в которые хочется вернуться. В Марракеш меня тянет потому, что я так и не понял, как организован этот город, как он живет. А собственная неспособность в чем-то разобраться меня раздражает. Случай с городом, давшим имя целой стране, – из этого ряда.

Марракеш и не город даже, а огромный восточный базар. У него нет какого-то понятного плана – кольцевого, радиального, поквартального. На улицы обычного города это переплетение галерей становится похоже разве что ночью. Днем Марракеш – это нечеловеческих размеров магазин, безумная смесь Вавилонской башни и ГУМа.

На рассвете над городскими крышами разносятся призывы муэдзинов. Еще четыре раза за день правоверные вознесут молитвы Аллаху, и торговцы каждый раз будут опускаться на маленькие коврики, лицом к Мекке, и жизнь в Марракеше будет останавливаться. А после намаза – начинаться заново, как она началась тем ранним утром, когда я, поеживаясь от холода, вышел из дверей отеля La Mamounia и впервые двинулся в сторону медины.

Лавочники уже поднимали с диким скрежетом жалюзи, впуская свежий воздух во внутренности своих лавок. Мимо проносились угрюмые мужчины с тележками, доверху наполненными горячими лепешками, бараньими тушами, сухофруктами, мешками с кус-кусом, овощами… На узких улицах медины сталкивались лбами ослики и мулы, и погонщики, беззлобно поругиваясь, пытались разрулить первые дорожные пробки.

Иноземных покупателей в это время на базаре еще не было, и охотничьи инстинкты торговцев дремали. Никто никого не хватал за полы и рукава, да и не было здесь еще никакой иной одежды, кроме джеллабы – длинного мужского платья до полу, дополненного шлепанцами-бабушами и иногда чалмой. Позже сюда забредут толстые немцы в шортах, чахлые англичане в джинсах, модники-итальянцы и русские в вечерних нарядах. А пока медина оставалась средневековой, и даже трели мобильных телефонов не прорезали особый утренний гул пробуждающегося базара.

К запахам плесени и пыли, вырывавшимся из лавок, подмешивались угольный дым, ароматы свежего хлеба и специй, вонь свежекрашенных кож и овечьей шерсти. Все это сливалось в особый, безошибочно потом узнаваемый запах марокканского рынка. В Марокко он преследовал меня повсюду. Но в роскошных моллах, в гостинице, в клубах и ресторанах к нему добавлялись другие составляющие – запахи розовых лепестков, пахлавы, старомодных одеколонов, кальяна, старой мебели из кедра.

Запахи в Медине зависят от времени суток, от сезона и от квартала. В антикварных лавках вонь благородная, там, где продают специи – удушающая, у красильщиков кож – непереносимая… Над рядами, где торгуют всякой сувенирной дребеденью, висят ароматы дешевых духов и пота взмыленных туристов.

Но все эти тяжелые облака опускаются на Медину ближе к вечеру. А в то утро я шел по улочкам старого города, чувствуя себя невидимкой. Никто не обращал на меня внимания, не предлагал зайти просто посмотреть на товар. Оно и понятно: на рассвете открываются в основном лавки местного значения. Здесь торгуют насущным – овощами и детской одеждой, хлебом и оставшимися со вчерашнего дня сладкими пирогами с голубятиной. Обутые в такие же как у мужчин бабуши или шлепающие по пяткам босоножки, закутанные в платки, по утреннему базару передвигались в основном женщины – от овощного развала к лотку с лепешками, а оттуда – домой, готовить завтрак, кормить мужчин всех возрастов.

Дома в Марракеше, как и лавки, выходят дверями прямо на улицы медины. Днем в ряду обвешанных товаром распахнутых створок замечаешь наглухо захлопнутую дверь, за которой может оказаться что угодно – склад, школа, убогая лачуга или богатый дом. В Марокко богатство напоказ не выставляют, и за обшарпанным входом вполне может скрываться дворец с внутренним двором-риадом, мраморным бассейном и садом с павлинами. Иногда это гостиница, их здесь так и зовут – риады. Нередко их открывают европейцы, влюбившиеся в Марракеш. Тут есть два пути: риад просто приводят в божеский вид или превращают в миниатюрный Ritz со штатом консьержей, коридорных и прочей челяди.

Я предан отелю La Mamounia. Он принадлежит Его Величеству королю, и это открывает постояльцу многие двери в Марракеше – включая лучший в городе ресторан Yakout и роскошные клубы Pacha и Comptour.

La Mamounia – это особенный Марракеш. Позади отеля – огромный сад с апельсинами, бассейном, соловьями и всем прочим, что дает возможность отдохнуть от суеты и запахов медины. Гостиница построена в 1920-х в стиле ар-деко. Пусть от первоначального замысла архитектора Проста остались лишь салон, общий план первых трех этажей да кое-какая мебель, но дух лайнера Нормандия не выбить никакими перестройками и реконструкциями. Сейчас гостинице грозит еще одна трансформация – парижская знаменитость Жак Гарсия должен переделать ее почти до неузнаваемости. Но постоянные клиенты ездить сюда будут независимо от результата. У них особое отношение к этому отелю. Как к живому существу, что ли? Или как к собственному дому: и обои поистрепались, и полы поскрипывают, но в нем тем не менее так здорово и уютно. Так же, как в тосканском доме с облупившимся фасадом или в старой парижской квартире.

От La Mamounia до медины – минут пятнадцать пешком, рысью – быстрее. Тем утром я пробежал по пустой центральной площади мимо огромной башни мечети Кутубия и влился в один из рукавов дельты медины. Проскочив уже хорошо изученные магазины Chateau des Souks (здесь был куплен двусторонний ковер-заян), Porte d’Or (антиквариат и фотографии хозяина с голливудскими звездами) и еще добрый десяток достойнейших торговых предприятий, я оказался на площадке, образованной пересечением нескольких улочек медины.

(По дороге я миновал склад, на который меня как-то затащил ловец туристов , поджидающий жертв за оградой La Mamounia. Это был мой первый приезд в Марракеш, и с деталями операции отлов недотепы я еще знаком не был. Под рассказ о родственниках-берберах, которые привезли ковры на продажу по ценам в два-три раза ниже, чем у перекупщиков, меня завлекли на склад. Сбежал я, только воспользовавшись отлучкой продавца.)

А сейчас я стоял на пересечении нескольких аллей огромного базара, и меня, как остров, со всех сторон обтекала человеческая река. Приготовив камеру, я ждал мгновения, ради которого и выбрался из отеля в такую рань – когда редкое в медине солнце осветит торговые ряды, лавочников и осликов. В медине всегда полумрак: небо перекрывают навесы бесчисленных лавок, а миллион туристов, рыщущих в поисках кедрового верблюда, керамики из Феса или кожаной сумки, не дадут вам увидеть этот город, почувствовать его прелесть.

Наконец солнце вошло в створ одной из галерей, на минуту осветило все волшебным светом и укатилось дальше. Всего на миг медина преобразилась: клубы, поднимаемые метлой мальчишки-дворника, превратились в золотую пыль, ослики радостно заикали, угрюмые торговцы в джеллабах заулыбались. Ровно на миг.

А потом все вернулось на круги своя, и я побрел обратно в отель. Торговцы проснулись, отмолились, развесили товар на дверях, и ничто уже не мешало им хватать меня за полы, зазывая на чай и просто посмотреть . И такой Марракеш мне тоже нравился, просто он был другим – чуть менее волшебным, но столь же непонятым.